СОЦИАЛЬНАЯ ПРАКТИКА - это коллаборация Александры Налетовой (https://dancetherapist.wixsite.com/dancetherapist) и Ирины Иванниковой (iraivannikova.ru) по работе с темами идентичности, среды, коммуникации и их взаимовлияния через перформативные практики.

В наших практиках мы хотели дать голос разности, мы обозначили несколько тем, в которых она наиболее выпукло звучит: личное/публичное, действие/бездействие, особый/особенный, включенность/исключенность.

Мы хотели, чтобы наш проект был подвижным, то есть мог меняться под актуальные задачи времени. Поэтому мы постоянно что-то меняем, находим новую форму, чтобы сами практики подвижны и гибкие к контексту, с которым мы в данный момент работаем.

Мы сотрудничали с разными институциями: ММОМА, ГСЦИ, галерея Граунд "Ходынка", Музей Москвы (Центр Гиляровского), ФотоДепартамент, ЦТИ Фабрика, музей Гараж, фонд Четверг, Музеон, Аптекарский огород и др. И параллельно мы работаем как самоорганизация, что позволяет нам приблизиться к горизонтальным связям, которые также важны для нас в этом проекте.Диалог через перформативные практики позволяет нам отразить процессы, которые формируют «социальное» тело сегодня и создает новые структуры мышления, способные влиять на всю систему целиком. И это не про масштабы, а про ценность маленьких шагов в практике изменений.

Перформанс

Роузли Голдберг

1 определение

Сама природа перформанса не допускает точных или удобных дефиниций помимо того нехитрого заявления, что это живое искусство в исполнении художников. Более строгое определение немедленно свело бы на нет саму возможность перформанса. Ведь он, не задумываясь, делает заимствования из всевозможных дисциплин и медиумов - литературы, поэзии, театра, музыки, танца, архитектуры и живописи, а также видео, кино, фотографии и повествований, - используя их во всевозможных комбинациях. По сути, столь неограниченным набором принципов не обладает никакая другая форма художественного выражения, и каждый автор перформанса, в процессе его осуществления и с присущей ему манерой исполнения, формулирует его определение по-своему.

2 определение

Последующее издание высветило роль перформанса в разрушении барьеров между "высоким искусством" и популярной культурой. В нем было продемонстрировано и то, как присутствие живого художника и акцент на его теле стали основными в понятии "реального" и как под влиянием этого сформировались видео-арт, жанр инсталляции, а также художественная фотография конца ХХ века.

3 определение

В ХХI веке резко выросло число художников по всему миру, обращающихся к перформансу, - медиуму, который позволяет выражать "различия", присущие их собственной культуре или этнической принадлежности, и дает возможность присоединиться к более широкому дискурсу глобальной международной культуры.

Понятие перформативность Джонома Л.Остина

Понятие перформативности становится популярным в таких областях как социология, философия, антропология, литературоведение и культурология. Автор труда "Performance theory" и один из основателей антропологической дисциплины performance studies (перформативные исследования) Р. Шехнер использует понятие перформанса для обзора широкого спектра поведенческих особенностей человека. В современном обществе каждый представитель своего социума является носителем перформативности, передающейся через модель поведения, одежду, еду и т.д. В данном случае, теория перформативности очевидно перекликается с некоторыми положениями теории «карнавальной культуры» М.Бахтина.

К понятию перформативности в своих работах обращались Ж.Деррида( об «успешном» перформативе, конексте, воздействии и контрасте перформатива (работа «Подпись-событие-контекст», 1972), Ю. Хабермас (о перформативности как коммуникативном способе самопрезентации) и др.

Некоторые ученые, использующие понятие перформанса и перформативности, в то же время отмечают проблему повсеместного употребления термина. "Если некоторые филологи свели все не интересующие их понятия под одно название "перформанс", то антропологи и фольклористы сделали немного, чтобы прояснить ситуацию. Мы, как правило,относим к понятию "перформанс" все, что нас интересует".

По определению Джудит Батлер, телесные действия, называемые "перформативными" не служат выражению некой идентичности, а скорее создают идентичность в качестве своего значения. Отсюда следует, что тело отдельного человека с его особой материальностью тоже является результатом повторного воспроизведения определенных жестов и движений. Именно эти отдельные действия порождают тело с его индивидуальными, половыми , этническими, культурными признаками. Таким образом идентичность - как телесная и социальная реальность - постоянно формируется посредством перформативных актов.

В то же самое время ни индивидуум, ни общество не в состоянии полностью контролировать условия, в которых происходит процесс воплощения. Как индивидуум не обладает полной свободой при выборе возможностей для воплощения, а следовательно, при выборе идентичности, так и общество в свою очередь не в силах осуществить абсолютный контроль. Общество может, тем не менее, пытаясь навязать свои условия при выборе возможностей для воплощения, применяя штрафные санкции в случаях неповиновения, однако в целом оно не в состоянии предотвратить уклонение от насаждаемого порядка как таковое. Это означает, что выявленная Остином способность перформативных феноменов разрушать дихтомические структуры, очевидно, играет важную роль и в концепции Батлер. C одной стороны, посредством перформативных актов, формирующих гендер и идентичность в целом, общество осуществляет насилие над телом индивида. С другой стороны, перформативные акты предоставляют отдельной личности возможность для индивидуального воплощения, а именно – с отклонением от укоренившихся в обществе представлений, даже если это сопряжено с санкциями со стороны общества. (Эрика Фишер)

По выражению Элин Даймонд, перформансы — это события, в которых «культура сложным образом возвещает о себе».

Бездействие мы рассматриваем как феномен, предпосылку к действию. Наш интерес - сделать эту практику коллективной, чтобы расширить опыт: как в нашем вариативе действия мы может найти вариатив бездействия. Как правило, мы существуем в довольном узком диапазоне интерпретаций и эмоциональных переживаний, и эта художественная практика, в какой-то степени, расширяет этот диапазон. Сегодня мы особенно нуждаемся в идее для объединения. Бездействие как безмолвная практика невербальной коммуникации претендует на объединение разных людей и способно быть пространством, которое принимает разность в нас и нас разными. Тогда как слово может подчеркивать разделенность.

Сама практика основана на принципах коллективного соучастия. Пребывание с людьми, разделяющими похожие ценности, целительно само по себе, оно снимает груз вины, которую обычно испытываешь за то, что чего-то не сделал, не выполнил, не достиг того, что мог бы достичь. Это возможность, при помощи других, за счёт объединения, остаться наедине с собой, приблизиться к себе реальному, восстановить жизненные силы. Такая практика, в очередной раз, показывает, насколько неразделены физическое и психологическое.

Бездействие - это безмолвное согласие остановить на время череду привычных мыслей, выключиться из рутины событий, освободиться от обязательств и социальных ожиданий, не стремиться все успеть и всех перегнать. Сейчас, когда мир заполнен идеей тотального присутствия, Практика бездействия - размышление, как организовать для себя зону отсутствия. В этот момент мы проявляем свою волю и приближаемся к себе реальному. На деле такая практика может оказаться еще и эффективным психологическим средством для разгрузки и восстановления.

В этом процессе мы присваиваем себе утраченную возможность ничего не делать, быть в этом пространстве между действием и бездействием как возможности аккумулировать свою энергию, отстоять своё право ничего не делать, как одну из тактик сопротивления.

По сути, бездействие становится местом, в котором происходит то, что не называется, как опыт с неартикулируемым остатком, в каком-то смысле, это экологичная практика, поскольку мы ничего не производим в этот момент, даже занимаемся сортировкой и утилизацией мыслительного и эмоционального мусора.

Через практику мы предлагаем наблюдать, как в теле живет бездействие, какие действия выбирает наше тело, чтобы бездействовать. Практика как пространство личного и коллективного опыта перформативной интервенции в поле бездействия. Какими мы пребываем, входим на эту территорию, и какими мы её покидаем.

Вопросы, которые мы предлагаем исследовать в ходе перформативной социальной практики бездействия:

ЧТО ТАКОЕ ДЕЙСТВИЕ? КОГДА ВОЗНИКАЕТ ИМПУЛЬС К ДЕЙСТВИЮ? КАК МЫ ДЛЯ СЕБЯ ОПРЕДЕЛЯЕМ ГРАНИЦУ МЕЖДУ ДЕЙСТВИЕМ И БЕЗДЕЙСТВИЕМ? ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА НИЧЕГО НЕ ПРОИСХОДИТ? ЧТО ВЫХВАТЫВАЕТ НАШЕ ВНИМАНИЕ? КАКИЕ ДЕЙСТВИЯ ВЫБИРАЕТ НАШЕ ТЕЛО, ЧТОБЫ БЕЗДЕЙСТВОВАТЬ?

Дж. Агамбен "О том, что мы можем не делать"

Некогда Жиль Делёз определил действие власти как отделение людей от того, что они могут, а именно — от их способностей. Действующие силы сталкиваются с препятствием либо из-за отсутствия материальных условий для их реализации, либо из-за какого-либо запрета, который делает их применение категорически невозможным. В обоих случаях власть — и в этом проявляется её высший деспотизм и жестокость — отделяет людей от их способностей и тем самым обуславливает их бессилие. Но существует и другое, более коварное действие власти, распространяющееся не непосредственно на то, что люди могут делать — на их силы, а на их бессилие, то есть на то, чего они не могут делать или, скорее, на то, чего они могут не делать.

Сила в основе своей есть то же бессилие, каждая способность делать что-либо по определению подразумевает способность не делать чего-либо, и это ключевое достижение теории способности, которуюАристотель развивает в IX книге"Метафизики". "Неспособность [adynamia],— пишет он, — лишённость, противоположная такого рода способности [dynamis],так что способностьвсегда бывает к тому же и в том же отношении, что и неспособность"(Met. 1046a, 29-31). «Неспособность»означает здесь не только отсутствие способности, невозможность делать что-либо, но также и прежде всего "возможность не делать чего-либо", возможность не задействовать собственную способность. Именно эта двойственность, характерная для любой способности, именно постоянно присутствующая способность быть и не быть, делать и не делать и определяет человеческую способность вообще. Таким образом, человеку, этому живому существу, наделенному способностями, доступно и одно, и другое, противоположное первому, ибо он может как действовать, так и не действовать. Поэтому он больше кого бы то ни было рискует ошибиться, но в то же время это положение позволяет ему свободно накапливать и подчинить себе собственный потенциал, превращая его в "умение". Ибо не только объём того, что кто-либо может делать, но также – и в первую очередь – потенциальная способность поддерживать связь с самой возможностью этого не делать определяет важность его действий. В то время как огонь может лишь гореть, а другие живые существа могут действовать лишь в меру свойственной им способности, иными словами, они могут вести себя только так или иначе, в соответствии с их биологическим предназначением, то человек - это животное, которое способно на собственную неспособность.

Как раз на эту, менее очевидную, сторону способности и опирается сегодня власть, не без иронии именующая себя "демократической". Она отделяет людей не только и не столько от того, что они могут делать, сколько от того, чего они могут не делать. Cегодняшнего человека отделили от собственной неспособности, лишили представления о том, чего он может н делать, и в итоге он верит в своё всемогущество и повторяет радостное "Проще простого!" или безответственное "Будет сделано!", когда на самом деле он должен понять, что он каким-то непостижимым образом оказался во власти сил и процессов, контролировать которые он совершенно не в состоянии. Он слеп не к своим способностям, а к своим неспособностям, не к тому, что он может делать, а к тому, чего он не может делать или же чего он может не делать.

Отсюда и вся путаница нашего времени, неумение отделять ремесло от призвания, профессиональную принадлежность — от социальных ролей, каждую из которых играют статисты, чья наглость обратно пропорциональна непостоянству и неуверенности в качестве исполнения. Мысль о том, что каждый может делать что угодно или быть кем угодно, или же предположение, что не только осматривающий меня врач завтра может стать видеохудожником, но и убивающий меня палач уже действительно стал как в «Процессе» Кафки — певцом, лишь отражает понимание того, что все просто-напросто прогибаются, пытаясь соответствовать тому уровню гибкости, которого на сегодняшний день больше всего требует от каждого из нас рынок.

Ничто не превращает нас в нищих и не лишает свободы, так как это отчуждение неспособности. Человек, отделенный от того, что он может делать, способен еще сопротивляться, он еще может не делать чего-либо. Но тот, кого оторвали от собственной неспособности, прежде всего лишается возможности противостоять. Лишь острое осознание того, чем мы не можем быть, гарантирует нам истинное понимание того, чем мы являемся, — точно так же ясное представление о том, чего мы не можем делать или чего мы можем не делать, наполняет наши действия реальным содержанием.

Практику бездействия в онлайн формате мы начали проводить во время изоляции, когда уже чувствовалась усталость от вынужденной адаптации к новым обстоятельствам, от множества событий, информации и постоянной неопределенности, повышенного тревожного фона. Мы встречались каждую неделю на протяжении трех месяцев. Регулярная практика позволяла нам хотя бы раз в неделю на один час отключаться от всех дел, создать особое пространство тишины и бездействия. После изоляции мы продолжили наслаивать коллективный опыт уже в офлайн формате.

Бездействие мы рассматриваем как феномен, предпосылку к действию. Наш интерес был сделать эту практику коллективной, чтобы расширить опыт: как в нашем вариативе действия, мы можем найти вариатив своего бездействия.

Бездействие, в этом смысле, можно формулировать через отказ от привычного хода вещей и событий. Мы проявляем свою волю в этот момент и приближаемся к себе реальному, к своим реальным потребностям. Через практику бездействия мы наблюдали, как в теле живет бездействие, какие действия выбирает наше тело, чтобы бездействовать.

Когда мы едем в путешествие, мы меняем место, среду, острее замечаем разницу и улавливаем изменения. Путешествия обращают наше внимание на отношения с пространством и временем, разделяя его на отрезки до и после.
Путешествие как возможность увидеть реальные объекты будто это панорама самих себя.

Участники фиксировали повседневные ритуалы, которые структурируют жизнь, формируют быт, отражают идентичность через повторяющиеся действия.